Жил-был на свете старый рыцарь. Вся округа знала, что он страшный скупец, потому что он не давал обедов и не ездил по гостям, а сидел в сыром подвале своего замка и чах над сундуком. Поговаривали, что в этом сундуке он прячет самые редкие богатства, блеска которых хватило бы, чтобы ослепить целый город.

— Вот поэтому он дальше своего носа-то и не глядит, — говорили о нем слуги за глаза, — вот поэтому-то и щурится, как крот!

У старого рыцаря был взрослый сын, которого тот еще ребенком отправил учиться в школу при монастыре. Теперь сын слыл красавцем, хитрецом и большим дамским угодником. Отец с удовольствием слушал о его любовных подвигах, которые доносились ему в редких весточках, и любил повторять, что сам в юности был точно таким же.

Но свои сокровища старый рыцарь все-таки любил больше. Сын нередко присылал ему письма, щедро усыпанные любезностями и просьбами выслать денег, но отец никогда на них не отвечал.

Шли годы, и старый рыцарь заболел смертельной болезнью. Сын тот час приехал к нему. Он попросил отца прочитать завещание, но отец сказал без церемоний:
— Не для тебя мои сокровища.
Сын разозлился, но виду не подал. Он решил приготовить отцу ядовитый отвар из волшебного цветка. Его подарила ему на прощание одна девушка, которая была безответно в него влюблена, со словами, что цветок исполняет любые желания.
Сын внес в комнату большую чашу с благоухающим зельем и сказал отцу:
— Я лишь хочу подкрепить твои силы.
Отец выпил яд и умер.

Возрадовавшись, сын бросился в подвал, позабыв даже о приличиях. Он без труда выбил старую дверь и наклонился, наконец, к заветному сундуку.
От чего-то сундук не был заперт. Сын открыл крышку, предвкушая увидеть все сокровища мира, но внутри оказались лишь свитки пергамента, исписанные отцовской рукой. Не поверив своим глазам, сын стал рыться в бумажной груде, но ни одного драгоценного камушка не нашел.
— Сжечь! Сжечь! Сжечь! — закричал он прибежавшим в испуге слугам. Лицо его было бледное, как холодная осень, и лишь глаза сверкали огоньками в полумраке подвала.
Слуги стали собирать свитки в мешки, но из уважения к мертвому хозяину они не захотели сжигать их целиком. Поэтому они спрятали половину, чтобы оставить себе и раздать на городской ярмарке.

— Горение — мать учения, — произнес молодой рыцарь ледяным голосом, наблюдая, как горит тело его отца вместе с листами, сложенными подле аккуратными стопками.

Раздать свитки оказалось легко. Люди с удовольствием забирали их, кто по два, кто по три, а кто и целый мешок: в хозяйстве все пригодится.
— Рыбные очистки заверну, — сказала старуха с золотым зубом.
— Будут украшать дом, — пробасила толстая баба, выбирая листы с красивыми завитушками.
Среди людей затесался и молодой путник, торговец потешными картинками.
— И мне, пожалуйста, — сказал он уставшим с дороги, хрипловатым голосом. Он взял всего один пергамент, — Нарисую на нем девушку. Жаль только, что я не умею читать.